. — Руська
обронил ещЈ горящую папиросу на одеяло, но не заметил того, резко
отвернулся, шлЈпнулся на живот и дЈрнул одеяло на голову, стягивая с ног.
Нержин еле успел подхватить и погасить папиросу, уже катившуюся меж их
кроватей вниз, на Потапова.
Философию представлял он Руське как убежище, но сам в том убежище выл
давно. Руську гонял всесоюзный розыск, теперь когтила тюрьма. Но что держало
Глеба, когда ему было семнадцать и девятнадцать, и вот эти горячие шквалы
затмений налетали, отнимая разум? — а он себя струнил, передавливал и
пятаком поросячьим тыкал- {92} ся, тыкался в ту диалектику, хрюкал и
втягивал, боялся не успеть. Все эти годы до женитьбы, свою невозвратимую, не
тем занятую юность, горше всего вспоминал он теперь в тюремных камерах. Он
беспомощно не умел разрешать тех затмений: не знал тех слов, которые
приближают, того тона, которому уступают. ЕщЈ его связывала от прошлых веков
вколоченная забота о женской чести. И никакая женщина, опытней и мудрей, не
положила ему мягкой руки на плечо. Нет, одна и звала его, а он тогда не
понял! только на тюремном полу перебрал и осознал — и этот упущенный
случай, целые годы упущенные, целый мир — жгли его тут напрокол.
Ну ничего, теперь уже дожить меньше двух суток, до вечера понедельника.
Глеб наклонился к уху соседа:
— Руська! А у тебя — что? Кто-нибудь есть?
— Да! Есть! — с мукой прошептал Ростислав, лЈжа пластом, сжимая
подушку. Он дышал в неЈ — и ответный жар подушки, и весь жар юности, так
зло-бесплодно чахнущей в тюрьме, — всЈ накаляло его молодое, пойманное,
просящее выхода и не знающее выхода тело. Он сказал — “есть”, и он хотел
верить, что девушка есть, но было только неуловимое: не поцелуй, даже не
обещание, было только то, что девушка со взглядом сочувствия и восхищения
слушала сегодня вечером, как он рассказывал о себе — и в этом взгляде
девушки Руська впервые осознал сам себя как героя, и биографию свою как
необыкновенную. Ничего ещЈ не произошло между ними, и вместе с тем уже
произошло что-то, отчего он мог сказать, что девушка у него — есть.
— Но кто она, слушай? — допытывался Глеб.
Чуть приоткрыв одеяло, Ростислав ответил из темноты:
— Тс-с-с… Клара…
— Клара?? Дочь прокурора?!!

{93}

——–
16

Начальник Отдела Специальных Задач кончал свой доклад у министра
Абакумова. (Речь шла о согласовании календарных сроков и конкретных
исполнителей смертных актов заграницей в наступающем 1950-м году;
принципиальный же план политических убийств был утверждЈн самим Сталиным ещЈ
перед уходом в отпуск.)
Высокий (ещЈ увышенный высокими каблуками), с зачЈсанными назад чЈрными
волосами, с погонами генерального комиссара второго ранга, Абакумов победно
попирал локтями свой крупный письменный стол.