.. Я над этим не задумывался. — В Прянчикове уже
сменилась инерция вечерней столицы на инерцию его любимого труда, и снова
уже ему было трудно остановиться. — Тут вот что интересно: задача
облегчается, если мы идЈм на огрубление тембра голоса. Тогда число
слагаемых…
— Ну, к какому числу? К какому? К первому марта? К первому апреля?
— Ой, что вы! Апреля?.. Без криптографов мы будем готовы месяца… ну,
через четыре, через пять, не раньше. А что покажут шифрация и потом
дешифрация импульсов? Ведь там качество ещЈ огрубится! Да не станем
загадывать! — уговаривал он Абакумова, тяня его за рукав. — Я вам сейчас
всЈ объясню. Вы сами поймЈте и согласитесь, что в интересах дела не надо
торопиться!..
Но Абакумов, заторможенным взглядом уперевшись в бессмысленные кривые
линии чертежа, уже надавил кнопку в столе.
Появился тот же лощЈный подполковник и пригласил Прянчикова к выходу.
Прянчиков повиновался с растерянным выражением, с полуоткрытым ртом.
Ему досаднее всего было, что он не досказал мысль. Потом, уже на ходу, он
напрягся, соображая, с кем это он сейчас разговаривал. Почти уже подойдя к
двери, он вспомнил, что ребята просили его жа- {107} ловаться, добиваться…
Он круто обернулся и направился назад:
— Да!! Слушайте! Я же совсем забыл вам…
Но подполковник преградил дорогу и теснил его к двери, начальник за
столом не слушал, — и в этот короткий неловкий момент из памяти Прянчикова,
давно уже захваченной одними радиотехническими схемами, как на зло
ускользнули все беззакония, все тюремные непорядки, и он только вспомнил и
прокричал в дверях:
— Например, насчЈт кипятка! С работы поздно вечером придЈшь — кипятка
нет! чаю нельзя напиться!..
— НасчЈт кипятка? — переспросил тот начальник, вроде генерала. —
Ладно. Сделаем.

——–
18

В таком же синем комбинезоне, но крупный, ражий, с остриженной
каторжанской головой вошЈл Бобынин.
Он проявил столько интереса к обстановке кабинета, как если бы здесь
бывал по сту раз на дню, прошЈл; не задерживаясь, и сел, не поздоровавшись.
Сел он в одно из удобных кресел неподалеку от стола министра и обстоятельно
высморкался в не очень белый, им самим стиранный в последнюю баню платок.
Абакумов, несколько сбитый с толку Прянчиковым, но не принявший всерьЈз
легкомысленного юнца, был доволен теперь, что Бобынин выглядел внушительно.
И он не крикнул ему: “встать!”, а, полагая, что тот не разбирается в погонах
и не догадался по анфиладе преддверий, куда попал, спросил почти миролюбиво:
— А почему вы без разрешения садитесь?
Бобынин, едва скосясь на министра, ещЈ кончая прочищать нос при помощи
платка, ответил запросто:
— А, видите, есть такая китайская поговорка: стоять — лучше, чем
ходить, сидеть — лучше, чем стоять, а ещЈ лучше — лежать.