Из партийных
низов поднимались здоровые люди, преданные люди, занимали важные посты.
Сталин никогда не сомневался, что он таких найдЈт, и так они {138} спасут
завоевания революции.
Но какая роковая неожиданность: Бухарин, Томский и Рыков оказались тоже
лицемеры, они не были за единство партии! И Бухарин оказался — первый
путаник, а не теоретик. И его хитрый лозунг “смычка города с деревней”
скрывал в себе реставраторский смысл, сдачу перед кулаком и срыв
индустриализации!.. Так вот они где нашлись, наконец, правильные лозунги,
только Сталин сумел их сформулировать: наступление на кулака и форсированная
индустриализация! И — единство партии, конечно! И эту гнусную компанию
“правых” тоже отмели от руководства.
Хвастался как-то Бухарин, что некий мудрец вывел: “низшие умы более
способны в управлении”. Дал ты маху, Николай Иваныч, вместе со своим
мудрецом: не низшие — здравые. Здравые умы.
А какие вы были умы — это вы на процессах показали. Сталин сидел на
галлерее в закрытой комнате, через сеточку смотрел на них, посмеивался: что
за краснобаи были когда-то! что за сила когда-то казалась! и до чего дошли?
размокли как.
Именно знание человеческой природы, именно трезвость всегда помогали
Сталину. Понимал он тех людей, которых видел глазами. Но и тех понимал,
которых не видел глазами. Когда трудности были в 31-м-32-м, нечего было в
стране ни надеть, ни поесть — казалось, только придите и толкните снаружи,
упадЈм. И партия дала команду — бить набат, опасность интервенции! Но
никогда Сталин сам ни на мизинец не верил: потому что тех, западных,
болтунов он тоже заранее представлял.
Не посчитать, сколько сил, сколько здоровья, сколько выдержки пошло,
чтоб очистить от врагов партию, страну и очистить ленинизм — это
безошибочное учение, которому Сталин никогда не изменял: он точно делал, что
Ленин наметил, только мягче немножко и без суеты.
Столько усилий! — а всЈ равно никогда не было покойно, никогда не было
так, чтоб никто не мешал. То наскакивал этот кривогубый сосунок Тухачевский,
что будто из-за Сталина он Варшаву не взял. То с Фрунзе не очень чисто
получилось, проморгал цензор, то в дрянной повестушке представили Сталина на
горе стоячим мертвецом, {139} и тоже прохлопали, идиоты. То Украина хлеб
гноила, Кубань стреляла из обрезов, даже Иванове бастовало.
Но ни разу Сталин не вышел из себя, после ошибки с Троцким — никогда
больше ни разу. Он знал, что медленно мелят жернова истории, но — крутятся.
И без всякой парадной шумихи все недоброжелатели, все завистники уйдут,
умрут, будут растЈрты в навоз. (Как ни обидели Сталина те писатели — он им
не мстил, за это не мстил, это было бы не поучительно. Он другого случая
дожидался, случай всегда придЈт.