В воскресенье вечером
получалось, что садиться всегда хорошо, а когда вставали в понедельник утром
— ясно было, что садиться — всегда плохо.
А ведь и это тоже неверно…
Спор “когда лучше садиться” принадлежал, однако, к тем, которые не
раздражают спорщиков, а умиряют их, осеняют философской грустью. Этот спор
никогда и нигде не приводил ко взрывам.
Томас Гоббс как-то сказал, что за истину “сумма углов треугольника
равна ста восьмидесяти градусам” лилась бы кровь, если бы та истина задевала
чьи-либо интересы.
Но Гоббс не знал арестантского характера.
На крайней койке у дверей шЈл как раз тот спор, который мог привести к
мордобою или кровопролитию, хотя он не задевал ничьих интересов: к электрику
пришЈл токарь, чтобы скоротать вечерок с приятелем, речь у них зашла сперва
почему-то о Сестрорецке, а потом — о печах, которыми отапливаются
сестрорецкие дома. Токарь жил в Сестрорецке одну зиму и хорошо помнил, какие
там печи. Электрик сам никогда там не был, но шурин {34} его был печником,
первоклассным печником, и выкладывал печи именно в Сестрорецке, и он
рассказывал как раз всЈ обратное тому, что помнил токарь. Спор их,
начавшийся с простого пререкания, уже дошЈл до дрожи голоса, до личных
оскорблений, он уже громкостью затоплял все разговоры в комнате — спорщики
переживали обидное бессилие доказать несомненность своей правоты, они тщетно
пытались искать третейского суда у окружающих — и вдруг вспомнили, что
дворник Спиридон хорошо разбирается в печах и во всяком случае скажет
другому из них, что таких несусветных печей не то, что в Сестрорецке, а и
вообще нигде никогда не бывает. И они быстрым шагом, к удовольствию всей
комнаты, ушли к дворнику.
Но в горячности они забыли закрыть за собой дверь — и из коридора
ворвался в комнату другой, не менее надрывный, спор — когда правильно
встречать вторую половину XX столетия — 1 января 1950 года или 1 января
1951 года? Спор уже, видно, начался давно и упЈрся в вопрос: 25 декабря
какого именно года родился Христос.
Дверь прихлопнули. Перестала распухать от шума голова, в комнате стало
тихо и слышно, как Хоробров рассказывал наверх лысому конструктору:
— Когда наши будут начинать первый полЈт на Луну, то перед стартом,
около ракеты будет, конечно, митинг. Экипаж ракеты возьмЈт на себя
обязательство: экономить горючее, перекрыть в полЈте максимальную
космическую скорость, не останавливать межпланетного корабля для ремонта в
пути, а на Луне совершить посадку только на “хорошо” и на “отлично”. Из трЈх
членов экипажа один будет политрук. В пути он будет непрерывно вести среди
пилота и штурмана массово-разъяснительную работу о пользе космических рейсов
и требовать заметок в стенгазету.
Это услышал Прянчиков, который с полотенцем и мылом пробегал по
комнате.