Годнев – тень человека. Мануйлов – шляпа, не годная к употреблению. Родичев
– элоквент, ритор, но не человек дела (да не задержался в правительстве и
недели). И достоин уважения, безупречен серьёзностью и трудолюбием один
только Шингарёв (не случайно именно его поразит удар ленинского убийцы),
но и он: земский врач, который готовился по финансам, вёл комиссию по
обороне, а получил министерство земледелия!.. – круглый дилетант.
Вот – бледный, жалкий итог столетнего, от декабристов, “Освободительного
движения”, унесшего столько жертв и извратившего всю Россию!
Так Прогрессивный блок – только и рвался, что к власти, не больше!
Они растерялись, в первую же минуту, и не надо было полной недели, чтоб
сами это поняли, как Гучков и признался Алексееву. Когда они прежде
воображали себя правительством – то за каменной оградой монархии. А теперь,
когда Россия осталась без всякого порядка и, естественно, начинала
разминаться всеми членами, – теперь они должны были поворачиваться как на
пожаре, – но такими скоростями и такой сообразительностью не владели они.
(да эти бешенные ускорения немыслимы были для мозгов старого времени – ни
для царских министров, ни для временных, ни даже для половины совдепского
исполкома.)
Все протоколы этого правительства, если смерить их с порой, почти на
уровне анекдота. И только накатывается через них уже угадываемая Шингарёвым
продовольственная реформа – куда круче, чем критикованная им же у Риттиха за
крутость, – и через которую мы начинаем уже с мурашками угадывать
большевицкие продотряды.

Была ли она стихийная? Почему она такая лёгкая и мгновенная? И кто
вообще она?
Сомневаются: да называть ли её революцией? Если даже к 9 марта, как мы
уже видим, на своих просторах, в своих массах Россия ещё не пережила
Февраля, не осуществляла его сама, но повсюду уже узнала о нём с опозданием,
а где и с большим, узнала как о постороннем свершившемся факте. Ни в
необъятной российской провинции, ни в Действующей Армии никакого Февраля в
феврале не произошло, ни народ, ни цвет армии не участвовали в том – а
значит, нигде, кроме Петрограда, не было предрасположения к восстанию?
Февральская революция произошла как бы НЕ В РОССИИ, но в Петрограде, потом и
в Москве ЗА Россию, вместо неё, а всей России объявили готовый результат.
Если б революция была стихийной и всенародной – она происходила бы повсюду.
Разве Государю было неизбежно отрекаться? Разве потому он отрёкся, что
революция быстро и сильно раскатилась по стране? Наоборот: только потому она
так легко и покатилась, что царь отрёкся совсем внезапно для всей страны.
Если сам царь подал пример мгновенной капитуляции, – то как могли
сопротивиться, не подчиниться все другие меньшие чины, особенно в провинции?
К Февралю народ ещё никак не утерял монархических представлений, не был
подготовлен к утере царского строя.