Уж
как эти женщины заметали следы, {136} посылали посылки не от своего имени,
не из этого города или вовсе не посылали — в этой анкете слишком строго
стоял частокол вопросов, и лгать дальше было нельзя. И один только был
пропуск в частоколе: окончательный развод перед законом. К тому же, его
процедура была облегчена: суд не спрашивал от заключЈнных согласия на развод
и даже не извещал их о совершЈнном разводе. Русанову важно было, чтобы
развод совершился, чтобы грязные лапы преступника не стягивали ещЈ не
погибшую женщину с общей гражданской дороги. А анкеты эти никуда и не шли. И
Сергею Сергеевичу показывались только разве в виде анекдота.
Обособленное, загадочное, полупотустороннее положение Русанова в общем
ходе производства давало ему и удовлетворяло его глубоким знанием истинных
процессов жизни. Жизнь, которая была видна всем,– производство, совещания,
многотиражка, месткомовские объявления на вахте, заявления на получение,
столовая, клуб,– не была настоящая, а только казалась такой непосвящЈнным.
Истинное же направление жизни решалось без крикливости, спокойно, в тихих
кабинетах между двумя-тремя понимающими друг друга людьми или телефонным
ласковым звонком. ЕщЈ струилась истинная жизнь в тайных бумагах, в глуби
портфелей Русанова и его сотрудников, и долго молча могла ходить за
человеком — и только внезапно на мгновение обнажалась, высовывала пасть,
рыгала в жертву огнЈм — и опять скрывалась, неизвестно куда. И на
поверхности оставалось всЈ то же: клуб, столовая, заявления на получение,
многотиражка, производство. И только не хватало среди проходивших вахту —
уволенного, отчисленного, изъятого.
Соответственно роду работы бывало оборудовано и рабочее место Русанова.
Это всегда была уединЈнная комната с дверью, сперва обитой кожей и
блестящими обойными гвоздями, а потом, по мере того как богатело общество,
ещЈ и ограждЈнная входным предохранительным ящиком, тЈмным тамбуром. Этот
тамбур — как будто и простое изобретение, совсем нехитрая штука: не больше
метра в глубину, и лишь секунду-две мешкает посетитель, закрывая за собой
первую дверь и ещЈ не открыв вторую. Но в эти секунды перед решающим
разговором он как бы попадает в короткое заключение: нет ему света, и
воздуха нет, и он чувствует всЈ своЈ ничтожество перед тем, к кому сейчас
входит. И если была у него дерзость, своемудрие — то здесь, в тамбуре, он
расстанется с ними.
Естественно, что и по нескольку человек сразу к Павлу Николаевичу не
вваливались, а только впускались поодиночке, кто был вызван или получил по
телефону разрешение прийти.
Такое оборудование рабочего места и такой порядок допуска очень
способствовал вдумчивому и регулярному выполнению обязанностей в русановском
отделе. Без предохранительного тамбура Павел Николаевич бы страдал.