ЕщЈ, может быть, никакого Родичева нет, и дай бог,
чтоб он не вернулся. Все эти разговорчики о в о з в р а т а х вполне могут
быть легендами, {138} потому что в ходе своей работы Павел Николаевич пока
не ощущал тех признаков, которые могли бы предвещать новый характер жизни.
Потом, если даже Родичев действительно вернулся, то в К*, а не сюда. И
ему сейчас не до того, чтобы искать Русанова, а самому надо оглядываться,
как бы его из К* не выперли снова.
А если он и начнЈт искать, то не сразу же найдЈт ниточку сюда. И сюда
поезд идЈт трое суток через восемь областей. И, даже доехав сюда, он во
всяком случае явится домой, а не в больницу. А в больнице Павел Николаевич
как раз в полной безопасности.
В безопасности!.. Смешно… С этой опухолью — и в безопасности…
Да уж если такое неустойчивое время наступит — так лучше и умереть.
Лучше умереть, чем бояться каждого возврата. Какое это безумие! —
возвращать их! Зачем? Они там привыкли, они там смирились — зачем же
пускать их сюда, баламутить людям жизнь?..
Кажется, всЈ-таки, Павел Николаевич перегорел и готов был ко сну. Надо
было постараться заснуть.
Но ему требовалось выйти — самая неприятная процедура в клинике.
Осторожно поворачиваясь, осторожно двигаясь — а опухоль железным
кулаком сидела у него на шее и давила — он выбрался из закатистой кровати,
надел пижаму, шлЈпанцы, очки, и пошЈл, тихо шаркая.
За столом бодрствовала строгая чЈрная Мария и чутко повернулась на его
шарканье.
У начала лестницы в кровати какой-то новичок, дюжий длиннорукий
длинноногий грек, терзался и стонал. Лежать он не мог, сидел, как бы не
помещаясь в постели, и бессонными глазами ужаса проводил Павла Николаевича.
На средней площадке маленький, ещЈ причЈсанный, жЈлтый-прежЈлтый,
полусидел высоко подмощенный и дышал из кислородной подушки,
плащ-палаточного материала. У него на тумбочке лежали апельсины, печенье,
рахат-лукум, стоял кефир, но всЈ это было ему безразлично — простой
бесплатный чистый воздух не входил в его лЈгкие, сколько нужно.
В нижнем коридоре стояли ещЈ койки с больными. Одни спали. Старуха
восточного вида с растрепавшимися космами раскидалась в муке по подушке.
Потом он миновал маленькую каморку, где на один и тот же короткий
нечистый диванчик клали всех, не разбирая, для клизм.
И наконец, набрав воздуха и стараясь его удерживать, Павел Николаевич
вступил в уборную. В этой уборной, без кабин и даже без унитазов, он
особенно чувствовал себя неотгороженным, приниженным к праху. Санитарки
убирали здесь много раз в день, но не успевали, и всегда были свежие следы
или рвоты, или крови, или пакости. Ведь этой уборной пользовались дикари,
{139} не привыкшие к удобствам, и больные, доведенные до края.