Надо бы
                попасть к главному врачу и добиться для себя разрешения ходить во врачебную
                уборную.
                Но эту деловую мысль Павел Николаевич сформулировал как-то вяло.
                Он опять пошЈл мимо клизменной кабинки, мимо растрЈпанной казашки, мимо
                спящих в коридоре.
                Мимо обречЈнного с кислородной подушкой.
                А наверху грек прохрипел ему страшным шЈпотом:
                — Слушай, браток! А тут — всех вылечивают? Или умирают тоже?
                Русанов дико посмотрел на него — и при этом движении остро
                почувствовал, что уже не может отдельно поворачивать головой, что должен,
                как Ефрем, поворачиваться всем корпусом. Страшная прилепина на шее давила
                ему вверх на челюсть и вниз на ключицу.
                Он поспешил к себе.
                О чЈм он ещЈ думал?! Кого он ещЈ боялся!.. На кого надеялся?..
                Тут, между челюстью и ключицей, была судьба его.
                Его правосудие.
                И перед этим правосудием он не знал знакомств, заслуг, защиты.
{139}
——–
                15
— А тебе сколько лет?
                — Двадцать шесть.
                — Ох, порядочно!
                — А тебе?
                — Мне шестнадцать… Ну как в шестнадцать лет ногу отдавать, ты
                подумай?
                — А по какое место хотят?
                — Да по колено — точно, они меньше не берут, уж я тут видел. А чаще
                — с запасом. Вот так… Будет культя болтаться…
                — Протез сделаешь. Ты чем вообще заниматься собираешься?
                — Да я мечтаю в Университет.
                — На какой факультет?
                — Да или филологический, или исторический.
                — А конкурс пройдЈшь?
                — Думаю, что да. Я — никогда не волнуюсь. Спокойный очень.
                — Ну, и хорошо. И чем же тебе протез будет мешать? И учиться будешь, и
                работать. Даже ещЈ усидчивей. В науке больше сделаешь.
                — А вообще жизнь?
                — А кроме науки — что вообще?
                — Ну, там…
                — Жениться?
                — Да хотя бы… {140}
                — НайдЈ-ошь! На всякое дерево птичка садится. …А какая альтернатива?
                — Что?
                — Или нога или жизнь?
                — Да на авось. А может само пройдЈт!
                — Нет, ДЈма, на авось мостов не строят. От авося только авоська
                осталась. Рассчитывать на такую удачу в рамках разумного нельзя. Тебе
                опухоль называют как-нибудь?
                — Да вроде — “Эс-а”.
                — Эс-а? Тогда надо оперировать.
                — А что, знаешь?
                — Знаю. Мне бы вот сейчас сказали отдать ногу — и то б я отдал. Хотя
                моей жизни весь смысл — только в движении, пешком и на коне, а автомобили
                там не ходят.
                — А что? Уже не предлагают?
                — Нет.
                — Пропустил?
                — Да как тебе сказать… Не то, чтобы пропустил. Ну, отчасти и
                пропустил. В поле завертелся. Надо было месяца три назад приехать, а я
                работы бросить не хотел. А от ходьбы, от езды хуже натиралось, мокло, гной
                прорывался. А прорвЈтся — легче, опять работать хочется.
