А опухоль-жаба сидела под челюстью, как и сидела.
— А Верховный…? — начал он и подрезался. Он уже путал, о чЈм в
бреду, о чЈм наяву.

——–
17

Вера Корнильевна беспокоилась, как Русанов перенесЈт полную дозу, за
день наведывалась несколько раз и задержалась после конца работы. Она могла
бы так часто не приходить, если бы дежурила Олимпиада Владиславовна, как
было по графику, но ее таки взяли на курсы профказначеев, вместо неЈ сегодня
днЈм дежурил Тургун, а он был слишком беспечен.
Русанов перенЈс укол тяжеловато, однако в допустимых пределах. Вслед за
уколом он получил снотворное и не просыпался, но беспокойно ворочался,
дЈргался, стонал. Всякий раз Вера Корнильевна оставалась понаблюдать за ним
и слушала его пульс. Он корчился и снова вытягивал ноги. Лицо его
покраснело, взмокло. Без очков да ещЈ на подушке голова его не имела
начальственного вида. Редкие белые волосики, уцелевшие от облысения, были
разлизаны по темени.
Но столько раз ходя в палату, Вера Корнильевна заодно делала и другие
дела. Выписывался Поддуев, который считался старостой палаты, и хотя
должность эта существовала ни для чего, однако полагалась. И от койки
Русанова перейдя по соседству к следующей, Вера Корнильевна объявила:
— Костоглотов. С сегодняшнего дня вы назначаетесь старостой палаты.
{154}
Костоглотов лежал поверх одеяла одетый и читал газету (уж второй раз
Гангарт приходила, а он всЈ читал газету). Всегда ожидая от него
какого-нибудь выпада, Гангарт сопроводила свою фразу лЈгкой улыбкой, как бы
объясняя, что и сама понимает, что всЈ это ни к чему. Костоглотов поднял от
газеты весЈлое лицо и, не зная, как лучше выразить уважение к врачу,
подтянул к себе слишком вытянутые по кровати длинные ноги. Вид его был очень
благожелательный, а сказал он:
— Вера Корнильевна! Вы хотите нанести мне непоправимый моральный урон.
Никакой администратор не свободен от ошибок, а иногда и впадает в соблазн
власти. Поэтому я после многолетних размышлений дал себе обет никогда больше
не занимать административных должностей.
— А вы занимали? И высокие? — Она входила в забаву разговора с ним.
— Самая высокая была — помкомвзвода. Но фактически даже ещЈ выше.
Моего командира взвода за полную тупость и неспособность отправили на курсы
усовершенствования, откуда он должен был выйти не ниже, как командиром
батареи — но уже не к нам в дивизион. А другого офицера, которого вместо
него прислали, сразу пристегнули к политотделу сверх штата. Комдив мой не
возражал, потому что я приличный был топограф, и ребята меня слушались. И
так я в звании старшего сержанта два года был и. о. комвзвода — от Ельца до
Франкфурта-на-Одере. И кстати, это были лучшие годы всей моей жизни, как ни
смешно.