ПойдЈмте. И она, а следом он, спустились на один марш до
площадки. Тот жЈлтенький, с обвостревшим носом несчастный, доедаемый раком
лЈгких, всегда ли такой маленький или съЈженный теперь от болезни, такой
плохой, что на обходах с ним уже не {168} говорили, ни о чЈм его не
расспрашивали — сидел в постели и часто вдыхал из подушки, со слышимым
хрипом в груди. Он и раньше был плох, но сегодня гораздо хуже, заметно и для
неопытного взгляда. Одну подушку он кончал, другая пустая лежала рядом.
Он был так уже плох, что и не видел совсем людей — проходящих,
подходящих.
Они взяли от него пустую подушку и спускались дальше.
— Как вы его лечите?
— Никак. Случай иноперабельный. А рентген не помог.
— Грудной клетки вообще не вскрывают?
— В нашем городе ещЈ нет.
— Так он умрЈт.
Она кивнула.
И хотя в руках была подушка — для него, чтоб он не задохнулся, они тут
же забыли о нЈм. Потому что интересное что-то вот-вот должно было произойти.
Высокий баллон с кислородом стоял в отдельном запертом сейчас коридоре
— в том коридоре около рентгеновских кабинетов, где когда-то Гангарт
впервые уложила промокшего умирающего Костоглотова. (Этому “когда-то” ещЈ не
было трЈх недель…)
И если не зажигать второй по коридору лампочки (а они и зажгли только
первую), то угол за выступом стены, где стоял баллон, оказывался в полутьме.
Зоя была ростом ниже баллона, а Олег выше.
Она стала соединять вентиль подушки с вентилем баллона.
Он стоял сзади и дышал еЈ волосами — выбросными из-под шапочки.
— Вот этот кран очень тугой,– пожаловалась она.
Он положил пальцы на кран и сразу открыл его. Кислород стал переходить
с лЈгким шумом.
И тогда, безо всякого предлога, рукой, освободившейся от крана, Олег
взял Зою за запястье руки, свободной от подушки.
Она не вздрогнула, не удивилась. Она следила, как надувается подушка.
Тогда он поскользил рукой, оглаживая, охватывая, от запястья выше — к
предлокотью, через локоть — к плечу.
Бесхитростная разведка, но необходимая и ему, и ей. Проверка слов, так
ли были они все поняты.
Да, так.
Он ещЈ чЈлку еЈ трепанул двумя пальцами, она не возмутилась, не
отпрянула — она следила за подушкой.
И тогда сильно охватив еЈ по заплечьям, и всю наклонив к себе, он,
наконец, добрался до еЈ губ, столько ему смеявшихся и столько болтавших губ.
И губы Зои встретили его не раздвинутыми, не расслабленными — а
напряжЈнными, встречными, готовными.
Это всЈ выяснилось в один миг, потому что за минуту до того он ещЈ не
помнил, он забыл, что губы бывают разные, поцелуи бывают разные, и один
совсем не стоит другого. {169}
Но начавшись клевком, это теперь тянулось, это был всЈ один ухват, одно
долгое слитие, которое никак нельзя было кончить, да незачем было кончать.