И
несправедливо раздражаться теперь виною мамы с точки зрения своей
неоконченной работы, прерванного интереса, неисполненных возможностей. Ведь
и интереса этого, и возможностей, и порыва к этой работе не было бы, если б
не было его самого, Вадима. От мамы.
У человека — зубы, и он ими грызЈт, скрежещет, стискивает их. А у
растения вот — нет зубов, и как же спокойно они растут, и спокойно как
умирают!
Но, прощая маме, Вадим не мог простить обстоятельствам! Он не мог
уступить им ни квадратного сантиметра своего эпителия! И не мог не
стискивать зубов.
Ах, как же пересекла его эта проклятая болезнь! — как она подрезала
его в самую важную минуту.
Правда, Вадим и с детства как будто всегда предчувствовал, что ему не
хватит времени. Он нервничал, если приходила гостья или соседка и болтала,
отнимая время у мамы и у него. Он возмущался, что в школе и в институте
всякие сборы — на работу, на экскурсию, на вечер, на демонстрацию, всегда
назначают на час или на два часа раньше, чем нужно, так и рассчитывая, что
люди обязательно опоздают. Никогда Вадим не мог вынести получасовых известий
по радио, потому что всЈ, что там важно и нужно, можно было уместить в пять
минут, а остальное была вода. Его бесило, что идя в любой магазин, ты с
вероятностью одна десятая рискуешь застать его на учЈте, на переучЈте, на
передаче товара — и этого никогда нельзя предвидеть. Любой сельсовет, любое
почтовое сельское отделение могут быть закрыты в любой рабочий день — и за
двадцать пять километров этого никогда нельзя предвидеть.
Может быть жадность на время заронил в нЈм отец. Отец тоже не любил
бездеятельности, и запомнилось, как он трепал сына между коленями и сказал:
“Вадька! Если ты не умеешь использовать минуту, ты зря проведЈшь и час, и
день, и всю жизнь”. Нет, нет! Этот бес — неутолимая жажда времени, и без
отца {174} сидела в нЈм с малых лет. Чуть только игра с мальчишками начинала
становиться тягучей,– он не торчал с ними у ворот, а уходил сейчас же, мало
обращая внимания на насмешки. Чуть только книга ему казалась водянистой —
он еЈ не дочитывал, бросал, ища поплотней. Если первые кадры фильма
оказывались глупы (а заранее почти никогда ничего о фильме не знаешь, это
нарочно делают) — он прозревал потерянные деньги, стукал сидением и уходил,
спасая время и незагрязнЈнность головы. Его изводили те учителя, которые по
десять минут нудили класс нотациями, потом не справлялись с объяснениями,
одно размазывали, другое комкали, а задание на дом давали после звонка. Они
не могли представить, что у ученика перемена может быть распланирована
почище, чем у них урок.