Так, перевЈрнутый для ДЈмки и
сам его видя перевЈрнутым, он протянул руку и тихо напутствовал (ему трудно
стало говорить громко, отдавалось что-то под лЈгкими).
— Не дрефь, ДЈмка. Лев Леонидович приехал, я видел. Он быстро
отхватит.
— Ну? — прояснел ДЈмка.– Ты сам видел?
— Сам.
— Вот хорошо бы!.. Вот хорошо, что я дотянул!
Да, стоило появиться в коридорах клиники этому верзиле-хирургу со
слишком длинными свисающими руками, как больные окрепли духом, будто поняв,
что вот именно этого долговязого тут и не хватало целый месяц. Если бы
хирургов сперва пропускали перед больными для показа, а потом давали
выбирать,– то многие записывались бы, наверно, ко Льву Леонидовичу. А ходил
он по клинике всегда со скучающим видом, но и вид-то его скучающий
истолковывался так, что сегодня — неоперационный день.
Хотя ничем не была плоха для ДЈмки Евгения Устиновна, хотя прекрасный
была хирург хрупенькая Евгения Устиновна, но совсем же другое настроение
было лечь под эти волосатые обезьяньи руки. Уж чем бы ни кончилось,
спасЈт-не спасЈт, но и своего промаха не сделает, в этом была почему-то у
ДЈмки уверенность.
На короткое время сродняется больной с хирургом, но сродняется ближе,
чем с отцом родным.
— А что, хороший хирург? — глухо спросил от бывшей ДЈмкиной кровати
новичок с отЈчными глазами. У него был застигнутый, растерянный вид. Он зяб,
и даже в комнате на нЈм был сверх пижамки бумазейный халат, распахнутый, не
опоясанный,– и озирался старик, будто он был взбужен ночным стуком в
одиноком доме, сошЈл с кровати и не знал — откуда беда. {209}
— М-м-м-м! — промычал ДЈмка, всЈ больше проясняясь, всЈ больше
довольный, как будто пол-операции с него свалилось.– Во парень! С
присыпочкой! А вам — тоже операция? А что у вас?
— Тоже,– только и ответил новичок, будто не слышал всего вопроса.
Лицо его не усвоило ДЈмкиного облегчения, никак не изменились его большие
круглые уставленные глаза — то ли слишком пристальные, то ли совсем ничего
не видящие.
ДЈмка ушЈл, новичку постелили, он сел на койку, прислонился к стене —
и опять молча уставился укрупнЈнными глазами. Он глазами не водил, а
уставлялся на кого-нибудь одного в палате и так долго смотрел. Потом всю
голову поворачивал — на другого смотрел. А может и мимо. Он не шевелился на
звуки и движения в палате. Не говорил, не отвечал, не спрашивал. Час прошЈл
— всего-то и вырвали из него, что он из Ферганы. Да от сестры услышали, что
его фамилия — Шулубин.
Он — филин был, вот кто он был, Русанов сразу признал: эти
кругло-уставленные глаза с неподвижностью. И без того была палата невесЈлая,
а уж этот филин совсем тут некстати. Угрюмо уставился он на Русанова и
смотрел так долго, что стало просто неприятно.