Между кроватями толкалась и Јрзала, ни в одном проходе не помещаясь,
Нэлля. Но мытьЈ у неЈ быстро получалось, вот уж она кончала и раскатывала
дорожку.
И по дорожке, возвращаясь с рентгена и осторожно перенося больную ногу,
подЈргиваясь от боли, вошЈл Вадим.
Он нЈс и газету.
Павел Николаевич поманил его:
— Вадим! Зайдите сюда, присядьте.
Вадим задержался, подумал, свернул к Русанову в проход и сел,
придерживая брючину, чтоб не тЈрла.
Уже заметно было, что Вадим раскрывал газету, она была сложена не как
свежая. ЕщЈ только принимая еЈ в руки, Павел Николаевич мог сразу видеть,
что ни каймы нет вокруг страницы, ни — портрета на первой полосе. Но
посмотря ближе, торопливо шелестя страницами, он и дальше! он и дальше нигде
не находил ни портрета, ни каймы, ни шапки,– да вообще, кажется, никакой
статьи?!
— Нет? Ничего нет? — спросил он Вадима, пугаясь, и упуская назвать,
чего именно нет.
Он почти не знал Вадима. Хотя тот и был членом партии, но {214} ещЈ
слишком молодым. И не руководящим работником, а узким специалистом. Что у
него могло быть натолкано в голове — это было невозможно представить. Но
один раз он очень обнадЈжил Павла Николаевича: говорили в палате о сосланных
нациях, и Вадим, подняв голову от своей геологии, посмотрел на Русанова,
пожал плечами и тихо сказал ему одному: “Значит, что-то было. У нас даром не
сошлют”.
Вот в этой правильной фразе Вадим проявил себя как умный и
непоколебимый человек.
И, кажется, не ошибся Павел Николаевич! Сейчас не пришлось Вадиму
объяснять, о чЈм речь, он уже сам искал тут. И показал Русанову на подвал,
который тот пропустил в волнении.
Обыкновенный подвал. Ничем не выделенный. Никакого портрета. Просто —
статья академика. И статья-то — не о второй годовщине! не о скорби всего
народа! не о том, что “жив и вечно будет жить”! А — “Сталин и вопросы
коммунистического строительства”.
Только и всего? Только — “и вопросы”? Только — эти вопросы?
Строительства? Почему — строительства? Так можно и о лесозащитных полосах
написать! А где — военные победы? А где — философский гений? А где —
Корифей Наук? А где — всенародная любовь?
Сквозь очки, со сжатым лбом и страдая, Павел Николаевич посмотрел на
тЈмное лицо Вадима.
— Как это может быть, а?.. — Через плечо он осторожно обернулся на
Костоглотова. Тот, видно, спал: глаза закрыты, всЈ так же свешена голова.–
Два месяца назад, ведь два, да? вы вспомните,– семидесятипятилетие! ВсЈ как
по-прежнему: огромный портрет! огромный заголовок — “Великий Продолжатель”.
Да?.. А?..
Даже не опасность, нет, не та опасность, что отсюда росла для
оставшихся жить, но — неблагодарность! неблагодарность, вот что больше
всего сейчас уязвило Русанова — как будто на его собственные личные
заслуги, на его собственную безупречность наплевали и растолкли.