Невесело унЈс Вадим свою больную ногу на койку.
А тут вернулся Чалый, очень довольный, с полной сумкой продуктов.
Перекладывая их в свою тумбочку, по другую сторону, не в русановском
проходе, он скромно улыбался:
— Последние денЈчки и покушать! А потом с одними кишками неизвестно
как пойдЈт!
Русанов налюбоваться не мог на Чалого: вот оптимист! вот молодец!
— Помидорчики маринованные… — продолжал выкладывать Чалый. Прямо
пальцами вытащил один из банки, проглотил, прижмурился: — Ах, хороши!..
Телятина. Сочно зажарена, не пересушена.– Он потрогал и лизнул.– Золотые
женские руки!
И молча, прикрыв собою от комнаты, но видно для Русанова, поставил в
тумбочку поллитра. И подмигнул Русанову.
— Так вы, значит, здешний,– сказал Павел Николаевич. {216}
— Не-ет, не здешний. Бываю наездами, в командировках.
— А жена, значит, здесь? Но Чалый уже не слышал, унЈс пустую сумку.
Вернувшись, открыл тумбочку, прищурился, примерился, ещЈ один помидор
проглотил, закрыл. Головой потряс от удовольствия.
— Ну, так на чЈм мы остановились? Продолжим. Ахмаджан за это время
нашЈл четвЈртого, молодого казаха с лестницы, и пока на своей кровати
разгорячЈнно рассказывал ему по-русски, дополняя руками, как наши, русские,
били турок (он вчера вечером ходил в другой корпус и там смотрел кино
“Взятие Плевны”). Теперь они оба подтянулись сюда, опять уставили дощечку
между кроватями, и Чалый, ещЈ повеселевший, быстрыми ловкими руками
перекидывал карты, показывая им образцы:
— Значит — фуль, так? Это когда сходится у тебя тройка одних, пара
других. Понял, чечмек?
— Я — не чечмек,– без обиды отряхнулся Ахмаджан.– Это я до армии
был чечмек.
— Хорошо-о. Следующий — колер. Это когда все пять придут одной масти.
Дальше — карета: четыре одинаковых, пятая любая. Дальше — покер младший.
Это — стрит одного цвета от девятки до короля. Ну, вот так… Или вот
так… А ещЈ старше — покер старший…
Не то чтоб сразу это стало ясно, но обещал Максим Петрович, что в игре
будет ясней. А главное — так доброхотливо он говорил, таким задушевным
чистым голосом, что потеплело очень на сердце Павла Николаевича. Такого
симпатичного, такого располагающего человека он никак не надеялся встретить
в общей больнице! Вот сели они сплочЈнным дружным коллективом, и час за
часом так пойдЈт, и можно каждый день, а о болезни зачем думать? И о других
неприятностях — зачем? Прав Максим Петрович!
Только собрался оговориться Русанов, что пока они не освоят игру как
следует — на деньги не играть. И вдруг из дверей спросили:
— Кто — Чалый?
— Я Чалый!
— На выход, жена пришла!
— Тьфу, курва! — беззлобно отплюнулся Максим Петрович.