Покруживало Русанова, и растеплился он очень и был сейчас сильней своей
болезни. Но что-то такое, кажется, говорил Максим, что не могло быть
увязано… Увязано… Что шло вразрез…
— Это — вразрез! — упЈрся Павел Николаевич.– Зачем же?.. Это —
нехорошо… {220}
— Нехорошо? — удивился Чалый.– Так малосольный бери! Так вот икорку
баклажанную!.. В Караганде написано камнем по камню: “Уголь — это Хлеб”.
Ну, то есть, для промышленности. А помидорчиков для людей — и н-нет. И не
привезут деловые люди — н-не будет. Хватают по четвертной за килограмм — и
спасибо говорят. Хоть в глаза помидоры эти видят — а то б не видели. И до
чего ж там долдоны, в Караганде,– ты не представляешь! Набирают охранников,
лбов, и вместо того, чтоб их за яблоками послать, вагонов сорок подкинуть —
расставляют по всем степным дорогам — перехватывать, если кто повезЈт
яблоки в Караганду. Не допускать! Так и дежурят, охломоны!..
— Это что ж — ты? Ты? — огорчился Павел Николаевич.
— Зачем я? Я, Паша, с корзинами не езжу. Я — с портфельчиком. С
чемоданчиком. Майоры, подполковники в кассу стучат: командировочное
кончается! А билетов — нет! Нет!!.. А я туда не стучу, я всегда уеду. Я на
каждой станции знаю: за билетом где нужно к кипятилыцику обратиться, где —
в камеру хранения. Учти, Паша: жизнь — всегда побеждает!
— А ты вообще — кем работаешь?
— Я, Паша,– техником работаю. Хотя техникума не кончал. Агентом ещЈ
работаю. Я так работаю, чтобы всегда — с карманом. Где деньги платить
перестают — я оттуда ухожу. Понял?
Что-то замечал Павел Николаевич, что не так получается, не в ту
сторону, кривовато даже. Но такой был хороший, весЈлый, свой человек —
первый за месяц. Не было духа его обидеть.
— А — хорошо ли? — допытывался он только. — Хорошо, хорошо! —
успокаивал Максим.– И телятинку бери. Сейчас компотика твоего трахнем.
Паша! Один раз на свете живЈм — зачем жить плохо? Надо жить хорошо, Паша!
С этим не мог не согласиться Павел Николаевич, это верно: один раз на
свете живЈм, зачем жить плохо? Только вот…
— Понимаешь, Максим, это осуждается…– мягко напоминал он.
— Так ведь, Паша,– так же душевно отвечал и Максим, держа его за
плечо.– Так ведь это — как посмотреть. Где как.
В глазу порошина — и мулит, Кой-где пол-аршина — и …!
— хохотал Чалый и пристукивал Русанова по колену, и Русанов тоже не
мог удержаться и трясся:
— Ну, ты ж этих стихов знаешь!.. Ну, ты ж — поэт, Максим!
— А кем — ты? Ты — кем работаешь? — доведывался новый друг.
Как ни в обнимку они уже толковали, а тут Павел Николаевич невольно
приосанился:
— Вообще — по кадрам.
Соскромничал он. Повыше был, конечно.
— А — где?
Павел Николаевич назвал.