{221}
— Слушай! — обрадовался Максим.– Надо одного хорошего человечка
устроить! Вступительный взнос — это как полагается, не беспокойся!
— Ну, что ты! Ну, как ты мог подумать! — обиделся Павел Николаевич.
— А — чего думать? — поразился Чалый, и опять тот же поиск смысла
жизни, немного расплывшийся от выпитого, задрожал в его глазах.– А если
кадровикам вступительных взносов не брать — так на что им и жить? На что
детей воспитывать? У тебя сколько детей?
— У вас газетка — освободилась? — раздался над ними глухой
неприятный голос.
Это — Филин прибрЈл из угла, с недобрыми отЈчными глазами, в
распахнутом халате.
А Павел Николаевич, оказывается, на газете сидел, примял.
— Пожалуйста, пожалуйста! — подхватился Чалый, вытаскивая газету
из-под Русанова.– Пусти, Паша! Бери, папаша, чего другого, этого не жаль.
Шулубин сумрачно взял газету и хотел идти, но тут его задержал
Костоглотов. Как Шулубин упорно молча на всех смотрел, так и Костоглотов
начал к нему присматриваться, а сейчас видел особенно близко и хорошо. Кто
мог быть этот человек? с таким нерядовым лицом?
С развязностью пересыльных встреч, где в первую же минуту любого
человека можно спросить о чЈм угодно, Костоглотов и сейчас из лежачего,
полуопрокинутого положения спросил:
— Папаша, а кем вы работаете, а?
Не глаза, а всю голову Шулубин повернул на Костоглотова. ЕщЈ посмотрел
на него, не мигая. Продолжая смотреть, странно как-то обвЈл кругообразно
шеей, будто воротник его теснил, но никакой воротник ему не мешал, просторен
был ворот нижней сорочки. И вдруг ответил, не отказался:
— Библиотекарем.
— А где? — не зевнул Костоглотов сунуть и второй вопрос.
— В сельхозтехникуме.
Неизвестно почему — да наверно за тяжесть взгляда, за молчание сычЈвое
из угла, захотелось Русанову его как-нибудь унизить, на место поставить. А
может, водка в нЈм говорила, и он громче, чем надо, легкомысленнее, чем
надо, окрикнул:
— Беспартийный, конечно?
Филин посмотрел табачными глазами. Мигнул, будто не веря вопросу. ЕщЈ
мигнул. И вдруг раскрыл зев:
— Наоборот.
И — пошЈл через комнату.
Он неестественно как-то шЈл. Где-то ему тЈрло или кололо. Он скорее
ковылял с разбросанными полами халата, неловко наклонялся, напоминая большую
птицу,– с крыльями, обрезанными неровно, чтоб она не могла взлететь.

{222}

——–
24

На солнечном пригреве, на камне, ниже садовой скамейки, сидел
Костоглотов, ноги в сапогах неудобно подвернув, коленями у самой земли. И
руки свесил плетьми до земли же. И голову без шапки уронил. И так сидел
грелся в сером халате, уже наотпашь,– сам неподвижный и формы обломистой,
как этот серый камень.