— И у вас никого нет в городе?
— Нет.
— А вы не пробовали — в гостиницы?
— Пробовал,– уже устал отвечать он.
— Здесь — пять гостиниц.
— И слушать не хотят,– он закрыл глаза, кончая аудиенцию.
— Если бы раньше! — соображала Гангарт.– Некоторые наши нянечки
пускают к себе больных ночевать. Они недорого берут. Он лежал с закрытыми
глазами.
— Говорит: хоть неделю буду так лежать! — напала дежурная
санитарка.– На дороге! Пока, мол, койку мне не предоставят! Ишь ты,
озорник! Вставай, не балуй! Стерильно тут! — подступала санитарка.
— А почему только две скамейки? — удивлялась Гангарт.– Вроде ведь
третья была.
— Ту, третью, вон перенесли,– показала санитарка через застеклЈнную
дверь.
Верно, верно, за эту дверь, в коридор к аппаратным, перенесли одну
скамейку для тех ожидающих больных, которые днЈм приходили принимать сеансы
амбулаторно.
Вера Корнильевна велела санитарке отпереть тот коридор, а больному
сказала:
— Я переложу вас удобнее, поднимитесь.
Он посмотрел на неЈ — не сразу доверчиво. Потом с мученьями и
подЈргиваньями боли стал подниматься. Видно, каждое движение и поворот
туловища давались ему трудно. Поднимаясь, он не прихватил в руки вещмешка, а
теперь ему было больно за ним наклониться.
Вера Корнильевна легко наклонилась, белыми пальцами взяла его промокший
нечистый вещмешок и подала ему.
— Спасибо,– криво улыбнулся он.– До чего я дожил… Влажное
продолговатое пятно осталось на полу там, где он лежал.
— Вы были под дождЈм? — вглядывалась она в него со всЈ {48} большим
участием.– Там, в коридоре, тепло, снимите шинель. А вас не знобит?
Температуры нет? — Лоб его весь был прикрыт этой нахлобученной чЈрной
дрянной шапчЈнкой со свисающими меховыми ушами, и она приложила пальцы не ко
лбу, а к щеке.
И прикосновением можно было понять, что температура есть.
— Вы что-нибудь принимаете?
Он смотрел на неЈ уже как-то иначе, без этого крайнего отчуждения.
— Анальгин.
— Есть у вас?
— У-гм.
— А снотворное принести?
— Если можно.
— Да! — спохватилась она.– Направление-то ваше покажите! Он не то
усмехнулся, не то губы его двигались просто велениями боли.
— А без бумажки — под дождь?
Расстегнул верхние крючки шинели и из кармана открывшейся гимнастЈрки
вытащил ей направление, действительно выписанное в этот день утром в
амбулатории. Она прочла и увидела, что это — еЈ больной, лучевой. С
направлением в руке она повернула за снотворным:
— Я сейчас принесу. Идите ложитесь.
— Подождите, подождите! — оживился он.– Бумажечку верните! Знаем мы
эти приЈмчики!
— Но чего вы можете бояться? — она обернулась обиженная.