Во
                время вчерашней болтовни лежала на столе около них большая и довольно
                тяжЈлая линейка для расчерчивания ведомостей — не фанерная линейка, а из
                струга ной досочки. И весь вечер у Костоглотова был соблазн — взять эту
                линейку и положить на полочку еЈ грудей — проверить: соскользнЈт или не
                соскользнЈт. Ему казалось, что — не соскользнЈт.
                ЕщЈ он с благодарностью думал о том тяжЈлом просвинцован-ном коврике,
                который кладут ему ниже живота. Этот коврик давил на него и радостно
                подтверждал: “Защищу, не бойся!” {52}
                А может быть, нет? А может, он недостаточно толст? А может, его не
                совсем аккуратно кладут?
                Впрочем, за эти двенадцать дней Костоглотов не просто вернулся к жизни
                — к еде, движению и весЈлому настроению. За эти двенадцать дней он вернулся
                и к ощущению, самому красному в жизни, но которое за последние месяцы в
                болях совсем потерял. И, значит, свинец держал оборону!
                А всЈ-таки надо было выскакивать из клиники, пока цел.
                Он и не заметил, как прекратилось жужжание, и стали остывать розовые
                нити. Вошла сестра, стала снимать с него щитки и простыни. Он спустил ноги с
                топчана и тут хорошо увидел на своЈм животе фиолетовые клетки и цифры.
                — А как же мыться?
                — Только с разрешения врачей.
                — Удобненькое устройство. Так это что мне — на месяц заготовили?
                Он пошЈл к Донцовой. Та сидела в комнате короткофокусных аппаратов и
                смотрела на просвет большие рентгеновские плЈнки. Оба аппарата были
                выключены, обе форточки открыты, и больше не было никого.
                — Садитесь,– сказала Донцова сухо.
                Он сел.
                Она ещЈ продолжала сравнивать две рентгенограммы.
                Хотя Костоглотов с ней и спорил, но всЈ это была его оборона против
                излишеств медицины, разработанных в инструкции. А сама Людмила Афанасьевна
                вызывала у него доверие — не только мужской решительностью, чЈткими
                командами в темноте у экрана, и возрастом, и безусловной преданностью работе
                одной, но больше всего тем, как она с первого дня уверенно щупала контур
                опухоли и шла точно-точно по нему. О правильности прощупа ему говорила сама
                опухоль, которая тоже что-то чувствовала. Только больной может оценить,
                верно ли врач понимает опухоль пальцами. Донцова так щупала его опухоль, что
                ей и рентген был не нужен.
                Отложив рентгенограммы и сняв очки, она сказала:
                — Костоглотов. В вашей истории болезни существенный пробел. Нам нужна
                точная уверенность в природе вашей первичной опухоли.– Когда Донцова
                переходила на медицинскую речь, еЈ манера говорить очень убыстрялась:
                длинные фразы и термины проскакивали одним дыханием.– То, что вы
                рассказываете об операции в позапрошлом году, и положение нынешнего
                метастаза сходятся к нашему диагнозу. Но всЈ-таки не исключаются и другие
                возможности.
