Тут не было выхода
даже и с сегодняшней точки зрения: больного спасали единственным образом от
неминуемой смерти и только большими дозами, потому что малые помочь не
могли. И, приходя теперь с увечьем, он должен был понять, что это плата за
уже прожитые добавленные ему годы и ещЈ за те, которые оставались впереди.
Но тогда, десять, и пятнадцать, и восемнадцать лет назад, когда не было
и названия “лучевая болезнь”, рентгеновское облучение представлялось
способом таким прямым, надЈжным и абсолютным, таким великолепным достижением
современной медицинской техники, что считалось отсталостью мышления и чуть
ли не саботажем в лечении трудящихся — отказываться от него и искать
другие, параллельные или окольные, пути. Боялись только острых ранних
поражений тканей и костей, но их тогда же научились и избегать. И —
облучали! облучали с увлечением! Даже доброкачественные опухоли. Даже у
маленьких детей.
А теперь эти дети, ставшие взрослыми, юноши и девушки, иногда и
замужние, приходили с необратимыми увечьями в тех местах, которые так ретиво
облучались.
Минувшей осенью пришЈл — не сюда, не в раковый корпус, а в
хирургический, но Людмила Афанасьевна узнала и тоже добилась его посмотреть
— пятнадцатилетний мальчик, у которого рука и нога одной стороны отставали
в росте от другой, и так же — кости черепа, отчего он снизу и доверху
казался дугообразно искажЈнным, как карикатура. И, сравнив архивы, Людмила
Афанасьевна отождествила с ним того двух с половиной летнего мальчика,
которого мать принесла в клинику медгородка со множественным поражением
костей неизвестного никому происхождения, но совсем не опухолевой природы, с
глубоким поражением обмена веществ,– и тогда же хирурги послали его к
Донцовой — наудачу, авось да поможет рентген. И Донцова взялась, и рентген
помог! — да как хорошо, мать плакала от радости, говорила, что никогда не
забудет спасительницы.
А теперь он пришЈл один — матери не было уже в живых, и никто ничем не
мог ему помочь, никто не мог взять назад из его костей прежнего облучения.
А совсем недавно, вот уже в конце января, пришла молодая мать с
жалобой, что грудь не даЈт молока. Она пришла не сюда, но еЈ слали из
корпуса в корпус, и она достигла онкологического. Донцова не помнила еЈ, но
так как в их клинике карточки на больных хранятся вечно, пошли в сарайчик,
рылись там и нашли еЈ карточку девятьсот сорок первого года, откуда
подтвердилось, что девочкой она приходила и доверчиво ложилась под
рентгеновские трубки — с доброкачественной опухолью, от которой теперь
никто б еЈ рентгеном лечить не стал. {66}
Оставалось Донцовой лишь продолжить старую карточку, записать, что
стали атрофичны мягкие ткани и что по всей видимости это есть позднее
лучевое изменение.