– Как это? — удивился Ефрем.
— Ну, родными местами… Чтоб жить, где родился.
— А-а-а… Ну, это не обязательно. Я с Камы молодым уехал и нипочЈм
мне, есть она там, нет. Река и река, не всЈ ль равно?
— В родных местах,– тихо упорствовал Сибгатов,– и болезнь не
привяжется. В родных местах всЈ легче.
— Ладно. ЕщЈ кто?
— А что? А что? — отозвался приободренный Русанов.– Какой там
вопрос?
Ефрем, кряхтя, повернул себя налево. У окон были койки пусты и
оставался один только курортник. Он объедал куриную ножку, двумя руками
держа еЈ за концы.
Так и сидели они друг против друга, будто чЈрт их назло посадил.
Прищурился Ефрем.
— Вот так, профессор: чем люди живы? Ничуть не затруднился Павел
Николаевич, даже и от курицы почти не оторвался:
— А в этом и сомнения быть не может. Запомните. Люди живут: идейностью
и общественным благом.
И выкусил самый тот сладкий хрящик в суставе. После чего кроме грубой
кожи у лапы и висящих жилок ничего на костях не осталось. И он положил их
поверх бумажки на тумбочку.
Ефрем не ответил. Ему досадно стало, что хиляк вывернулся ловко. Уж где
идейность — тут заткнись.
И раскрыв книгу, уставился опять. Сам для себя он хотел понять — как
же ответить правильно.
— А про что книга? Что пишут? — спросил Сибгатов, останавливаясь в
шашках.
— Да вот…– Поддуев прочЈл первые строки.– “Жил сапожник с женой и
детьми у мужика на квартере. Ни дома своего, ни земли у него не было…”
Но читать вслух было трудно и длинно, и подмощЈнный подушками он стал
перелагать Сибгатову своими словами, сам стараясь ещЈ раз охватить: {77}
— В общем сапожник запивал. Вот шЈл он пьяненький и подобрал
замерзающего, Михаилу. Жена ругалась — куда, мол, ещЈ дармоеда. А Михаила
стал работать без разгиба и научился шить лучше сапожника. Раз, по зиме,
приезжает к ним барин, дорогую кожу привозит и такой заказ: чтоб сапоги
носились, не кривились, не поролись. А если кожу сапожник загубит — с себя
отдаст. А Михайла странно как-то улыбался: там, за барином, в углу видел
что-то. Не успел барин уехать, Михаила эту кожу раскроил и испортил: уже не
сапоги вытяжные на ранту могли получиться, а только вроде тапочек. Сапожник
за голову схватился: ты ж, мол, зарезал меня, что ты делаешь? А Михаила
говорит: припасает себе человек на год, а не знает, что не будет жив до
вечера. И верно: ещЈ в дороге барин окачурился. И барыня дослала к сапожнику
пацана: мол, сапог шить не надо, а поскорей давайте тапочки. На мЈртвого.
— Ч-чЈрт его знает, чушь какая! — отозвался Русанов, с шипением и
возмущением выговаривая “ч”.– Неужели другую пластинку завести нельзя? За
километр несЈт, что мораль не наша. И чем же там — люди живы?
Ефрем перестал рассказывать и перевЈл набрякшие глаза на лысого.